Разведчик ГУР из «Кабул-9»: Мы достаем туда, где враг даже не ждет

После отступления россиян с севера Украины подразделение перебросили на юг, также минометные расчеты и снайперские группы подразделения ГУР работали во время обороны Бахмута.

На счету разведчиков немало уничтоженной бронетехники, техники россиян и два самолета Су-25. Сейчас спецназовцы подразделения воюют на запорожском фронте в районе села Роботино.

Старший разведчик «Кабул-9» с позывным «Депутат» в гражданской жизни, собственно, и был депутатом в местном самоуправлении, поэтому и получил такой позывной. С началом великой войны он сменил деловой костюм на военную форму.

– Известно, что ваше подразделение было сформировано из ветеранов. Расскажите как формировался «Кабул-9» и как начинался его боевой путь?

– Инициатива создания подразделения принадлежит Кириллу Буданову, руководителю ГУР. Подразделение сформировалось из ветеранов спецслужб и мотивированных людей, имеющих военный опыт. Многие бойцы также из Сил специальных операций.

Основные бои подразделения начались с Гостомеля, с киевской кампании, а впоследствии подразделение было переброшено на юг Украины. Это с весны 22 года. У нас много специалистов узкого направления, потому что подразделение применяет достаточно много техники разных видов. Например, в Бахмуте мы останавливали «вагнеровцев», прикрывали наших собратьев, поэтому там использовались 120 минометы.

– Еще в начале великой войны бойцы «Кабул-9» уничтожили вражеские штурмовики Су-25. Расскажите, как удалось это сделать?

– Российская авиация достаточно свободно чувствовала себя на территории Украины, и они себе позволяли залетать даже на нашу дорогу. Было два таких случая. Наши собратья четко сработали и уничтожили вражескую технику. Сейчас ситуация изменилась, то есть мы не разрешаем им даже близко залетать на это направление, куда россияне залетали раньше. А в 2022 году они себя чувствовали свободно в небе.

– В сети есть обнародованный список уничтоженной вашим спецподразделением техники. На самом ли деле это весь перечень или значительно больше?

– Техники достаточно много, поскольку очень много сейчас операций, связанных с FPV-дронами. Мы поражаем за один выезд много вражеской техники. Это и бронированная, БТРы, танки, и небронированная. Поскольку на нашем направлении нет таких интенсивных действий и штурмов как, например, на Донбассе или Харьковской области, то сейчас мы активно боремся с их логистическими маршрутами.

Та же «Буханка» (советский/российский микроавтобус – ред.). Немного, но она и боеприпасы подвозит, и личный состав, и ротации проводит. И если их 3-4 уничтожить на одном участке, то для врага это деморализация, поскольку они понимают, что их не могут унести, эвакуация не может произойти. Отрезали их. Поэтому сейчас работаем на уничтожение логистических цепей. Здесь также уничтожено большое количество грузовиков, КамАЗы, Уралы сожжены. То есть это техника, перевозящая боеприпасы, топливо, продовольствие, провизию и личный состав. И для них это достаточно большая проблема.

Одно из направлений деятельности «Кабул-9» – это корректировка артиллерии с помощью наших технических средств БПЛА. Например, в нашем подразделении есть «Аист» и из него был уничтожен ТОР (зенитно-ракетный комплекс – ред.). Это все в сотрудничестве с различными подразделениями, поскольку средств поражения, таких как пушки, у нас нет. Поэтому мы в интересах какой-то бригады, артиллерийской или еще какой-то, которая находится на самом «передке», летаем в поиске целей и корректировке их поражения.

– Какие операции вы считаете наиболее успешными за все время работы спецподразделения?

– Это Харьковское наступление. Херсонский тоже успешен. Но его и трудно назвать успешным, поскольку там наши потери были достаточно велики… Ну и киевская операция. Ее успех был в частности из-за того, что россияне сильно недооценили украинцев. Когда враг ехал в расчете на три дня, а тут ощутилось мощное сопротивление и результат был в нашу пользу.

На юге во время операции стояла легендарная 28 бригада. Им было тяжело, поскольку одна бригада сдерживала достаточно большой участок фронта. Мы помогали им. Тогда уже там и 65-я вновь появилась, но непосредственно 28 весь удар мелитопольского наступления взяла на себя. Основные бои, которые происходили на Юге, были в июне 23 года.

Но если взять тяжелые бои для нашего подразделения – это во время обороны Бахмута. Как раз «Вагнер» штурмовал, и понемногу квартал за кварталом они начинали захватывать. Это было, наверное, самое рискованное время для нашего подразделения. Тактика у них была очень специфическая, поскольку у них был очень большой ресурс личного состава, с которым они не считались. Они просто упрекали нас в большом количестве мяса и таким образом, даже по самым минимальным подсчетам, они оставили под Бахмутом 40 тысяч личного состава.

У них была тактика забрасывать мясом, и с нашей стороны даже банально не было возможности перекрыть этот «поток». Были бы все равно утраты при хоть какой пропорции. Тогда, если помните, в Бахмуте техника использовалась «Вагнером» вообще минимально. Там было просто много штурмовых групп. И они давили по всей линии. И где находили слабину, за счет того, что имеют большое количество, банально давили штурмовыми группами. И таким образом имели успех.

– Когда вы пленяли россиян, удавалось ли с ними пообщаться? Что они говорят?

— Понимаете, психология пленника, а тем более, если он еще и «Шторм Z» (подразделения окупантов, комплектующихся из заключенных, — ред.), в оправдании. Он сразу начинает говорить, что он здесь случайно, никогда никто ни по чему не стрелял, их как котят привезли, выбросили сюда и все. Мы же понимаем, что это сказки для нас, но мотивация, конечно, у многих – это деньги, поскольку их набирают из депрессивных регионов России, поэтому деньги побуждают идти на любой риск.

За подписание контракта, насколько я знаю, было 7 тысяч долларов, сейчас около 10 тысяч долларов. Это разово. За подписание контракта пошел на этот путь. Конечно, им всем обещают, что они будут на четвертой линии, на блокпосте стоять, а на самом деле их посылают на штурмы. И они хотят или не хотят, но должны воевать. Вы посмотрите, как много зафиксированных суицидов среди них во время тех штурмов. Эти суициды уже назвали «поцелуй Путина» – кто-то автоматом, кто-то гранатой.

Есть еще часть мобилизованных, которых до сих пор так и не демобилизовали, они вынуждены следовать всем указаниям. По самой своей сути россияне – это такие «терпевшие», и они, как бы их ни ставили, будут ехать до конца. Они качественно это будут делать. У них не будет никакого восстания, они будут ехать до конца, потому что так сказал их хозяин.

– Мы наблюдаем сейчас обострение по всей линии фронта. Это бои и на Харьковщине и на Донбассе. Есть ли вероятность того, что они усилят наступление на Запорожском направлении и попытаются захватить здесь территории? Какая ситуация сейчас?

– На направлении Гуляйполя недавно они пробовали даже штурмовать местность с помощью техники. Конечно, тяжелая ситуация в направлении Роботиного. Там регулярно идет утилизация, был замечен танк Т-55 и другая техника. Они используют много техники.

И даже было такое, когда они закрепились в одной застройке Роботиного и вообще прямо в нору забирались и ждали, пока их кто-то поменяет. Их привозили, и если их расстреливали по дороге, то их могли заменить другими, а иногда и не заменяли. Такая вот тактика. Но сейчас там выжжено поле. То есть Роботиного как населённого пункта просто не существует. Если кто-то там вылезет из норы, сразу будет замечен.

– Ваша группа работает с FPV-дронами. Наибольшей проблемой в этой работе являются российские РЭБ-системы. Удается ли сейчас их обходить? Какая сейчас специфика боев дронами-камикадзе?

– Сам по себе FPV-дрон – это не итогово готовая работа. Это конструктор лего, который можно доукомплектовать, изменять, перешивать на разные частоты. И система РЭБ так же очень сильно эволюционирует. То есть, они распространяются на большие диапазоны. И это соревнование проходит всегда. Мы стараемся глушить их, они вас. Мы хотим их обхитрить, мы должны еще что-нибудь придумывать, и это всегда происходит. И большое количество РЭБ, конечно, усиливается на тех направлениях, где их было меньше.

Чаще применяются портативные комплексы РЭБ. Если раньше было достаточно необычно видеть на автомобилях РЭБ, сейчас это уже на передовой необходимости номер один. То есть, даже несколько комплексов можно установить на автомобиль. И, конечно, они эволюционируют, мы эволюционируем. Здесь важно, кто это делает быстрее.

Мы больше используем дроны-камикадзе. К примеру, у нас есть зафиксированный результат – поражение на 24 км от нас. Это место, где враг даже приблизительно не может представить, что туда может прилететь дрон. Это достаточно серьезная опасность для них. Армия держится на дисциплине и системной работе. Есть построены определенные логистические коридоры – в таком-то часе у них будет замена, в таком-то часе им что-то подвезут. И если эти цепи уничтожать, то возникают дополнительные трудности. Это дополнительная эвакуация, надо заменить пораженный транспорт.

Это достаточно серьезные неудобства. И когда эта системность все больше и больше нарушается, это большой дискомфорт для врага. То есть вражеский пехотинец, который должен был банально держать наблюдательный пост, он не знает, поменяют ли его сегодня, привезут ли ему сегодня есть, или привезут сегодня боеприпасы.

– Какие главные трудности сейчас есть на поле боя? Есть ли у врага слабые места?

– Я думаю, что самая большая проблема для нас – это то, что враг делает выводы над своими ошибками, и он очень четко и системно их исправляет. Мы видим это. Например, те же комплексы РЭБ, которые они устанавливают на автомобиле. Если раньше было легче поразить их, то сейчас уже не так. Они изменяют время передвижения, то есть 70-80% всего передвижения по передовой происходит в темное время суток. Враг подразумевает опасность от FPV. Но у нас также сейчас появляются и ночные камеры, и есть много уже даже ночных поражений, когда у врага нет возможности убежать. Ему все равно нужно делать эти логистические вещи, и он вынужден рисковать.

www.rbc.ua