Игорь Клименко (фото: пресс-служба МВД) Автор: Юлия Акимова
Журналисты РБК-Украина побывали на прифронтовой территории вместе с министром внутренних дел Игорем Клименко. О роли полиции на фронте, коммуникации министерства по ТЦК, обращении оружия и общей безопасности в стране министр рассказал в интервью РБК-Украина.
Великая война продолжается уже почти три года и прифронтовые территории Украины постепенно превращаются в одну сплошную выжженную землю. На ней кое-где еще стоят города – они живут, открывают кофейни и зажигают новогодние гирлянды вдоль расстрелянных улиц. Кучку местных в городах Донецкой области разбавляет большое количество военнослужащих. Для них город в 10 км от зоны боевых действий – спокойная территория.
Часть этих бойцов служит в подразделениях Министерства внутренних дел, среди них — и полицейские. Сегодня непосредственно на линии фронта их около 10 тысяч, они служат бок о бок с военными. Периодически к ним приезжает министр Игорь Клименко – он собирает совещания – заслушивает доклады командования по оперативной обстановке, планам врага, действиям наших бойцов. Общается с полицейскими и военнослужащими, награждает их государственными и ведомственными наградами.
Редакция РБК-Украина несколько месяцев просила МВД о возможности взять интервью у Клименко. В итоге журналистам было предложено съездить с ним на прифронтовую территорию. За полдня мы успели побывать в Харьковской и Донецкой областях, поговорить с военными, эвакуационной группой «Белый ангел» и, собственно, с самим министром.
«Полиция воюет в аду. «
Дорога от Киева до Харькова – одна из лучших трасс в стране, поэтому момент, когда ты оказываешься в одном из прифронтовых городов (название не указываем в целях безопасности – ред.), особенно контрастирует с ощущениями в сияющем областном центре. Несмотря на то, что его регулярно обстреливают, Харьков, похоже, вообще не останавливается. Здесь все не так.
Одна часть города пытается жить, но ей явно тяжело – вдоль улиц большинство дверей к нотариусам, салонам красоты и ювелирным закрыты грязно-белыми роллетами и забиты досками. На их фоне особенно жизнеутверждающе выглядит большая, местами примятая елка, которую местные вытащили на середину улицы и украсили бумажным конфетти.
Другая часть города угрюма и почти заброшена. На ней практически не осталось целых домов, только груды бетона и арматуры. Россияне начали обстреливать город уже после деоккупации, как и Херсон, будто обидевшись, что люди были рады их избавиться.
Мы заезжаем к месту, где ожидают нацгвардейцы и пограничники, в том числе бойцы Краматорского пограничного отряда «Форпост». Мужчины в форме стоят в подвальном помещении и ждут, когда к ним войдет Игорь Клименко. Они тихо переговариваются между собой и шутят, а затем видят камеры и немного равняются, приобретая серьезность.
Один из военных — молодой нацгвардеец с позывным «Кощей» соглашается дать комментарий. Он пошел на войну 28 февраля 2022 года, потому что «хочу или не хочу — надо собираться». фронта. На вопрос о том, перестали ли его удивлять действия россиян, он морщит. чело.
– Честно, я уже успел перестать удивляться, у них в голове такая каша, они все что угодно могут учудить. территорий отхватить – тем лучше, а потом загробить их. Ну, как у них в принципе и получается.Клименко заходит в военные, звучит команда «Смирно». После небольшой речи мужчины подходят к министру, получают награду и говорят «Служу украинскому народу». Фраза звучит в разных интонациях и разными голосами, но неизменно вызывает слезы. На улице у нас есть первая возможность задать Клименко несколько вопросов. — А как вы считаете, какая у россиян цель? Они, похоже, не хотят ни за какой стол переговоров садиться.
– Россияне максимально хотят продвинуться, максимально нас уничтожить. Если они не могут взломать дух наших бойцов, они ломают дух наших граждан. И сегодняшние обстрелы ракетами разных типов показывают их намерения (интервью записывалось 28 ноября, в то утро Украина подверглась массированным обстрелам – ред.) Сегодня противник использовал ракеты с кассетными боеприпасами, что затруднило ликвидацию обстрелов. Было еще темно на улице, мы запускали наших саперов сначала, а потом уже ГСЧС.
Мы двигаемся дальше. В Украине процесс мобилизации проходит откровенно не очень удачно. Об этом очень красноречиво говорит шквал критики в адрес как сотрудников территориальных центров комплектования, так и самих полицейских, ходящих «рейдами» вместе с ними. Отсюда люди периодически имеют претензию к правоохранителям – почему они сами не на фронте, если призывают других?
– Сколько полиции на фронте и что вы можете ответить людям, которые говорят о том, что вся полиция должна находиться в зоне боевых действий?
– Вы сегодня могли убедиться, что у нас на линии боевого столкновения находятся подразделения Национальной гвардии, пограничники и полиция. Сегодня было два командира подразделений именно НПУ, подразделения, которые уже несколько месяцев находятся непосредственно в аду в Силах обороны. Это и наши специальные подразделения, и Лют, и сводные подразделения, воюющие вместе с Нацгвардией. Это тысячи полицейских.
– Сколько в процентном соотношении?
– А больше можно?< /p>
– 25 тысяч у нас находятся постоянно в зоне боевых действий. Мы занимаемся эвакуацией людей, занимаемся работой на блокпостах. Большой спектр работ вне полицейской деятельности. 40-45 тысяч постоянно находятся в зоне боевых действий и прифронтовых регионах. И мы говорим о приграничьях, где находится Государственная пограничная служба и подразделения полиции.
У нас максимальное количество людей задействовано, но хотел бы сказать, что в Нацполе из 100 тысяч 25% – это женщины. И 17% – это те люди, которые не достигли мобилизационного возраста. Вот теперь можно легко сосчитать 45 тысяч, о которых я говорил, 25 тысяч женщин и 17% – это те, кто не достиг мобилизационного возраста. То есть практически все силы Нацпола задействованы. Более половины Нацгвардии привлечены к выполнению боевых задач и половина Государственной пограничной службы задействована.
– А как вы считаете, почему люди так говорят? Что вся полиция должна уйти на фронт?
– Я думаю, что страх у некоторых людей, которые это говорят, – не пойти на фронт или своих родных отправить туда. Или это просто непонимание, что безопасность в государстве, которое у нас есть на сегодняшний день, оно не будет само по себе оставаться, когда в городах не будет полиции. С одной стороны, мы видим полицейского, но с другой – мы не видим огромной армии следователей, документирующих тысячи преступлений, не видим раскрывающих преступления, чтобы людям жилось спокойнее.
Мы не говорим, что каждые сутки на службу заступает 6,5 тысяч человек на охрану и реагирование. многие люди, большое количество преступлений и система реагирования должны работать.
Если мы говорим о людях в зоне боевых действий возле этих зон, мы понимаем, какая это нагрузка на полицейского. /em>
«ТЦК могут работать и без Нацпола»
Мы заезжаем в Донецкую область и становимся у одноименного стела. Сюда в апреле 2014 года вошла армия России без опознавательных знаков как мошенники. Донбасс практически весь находится в российской оккупации уже больше десяти лет. Страшно подумать, что там успели родиться дети и пойти в школу. Люди могли уже давно привыкнуть к тому, что их называют частью «молодых республик». Не принять – но привыкнуть.
– Мы уже об этом говорили, труднее всего будет с детьми, которые родились во время оккупации, и эти дети уже в 4-5 класс ушли. И здесь важно, чтобы государство свои ресурсы тратило не только на то, чтобы изменить программу и воспитание, но и доказать, что наша страна способна воспитать молодое поколение в соответствующих ценностях и наша страна может дать нашим людям больше тех, кто находится сегодня в оккупации. . Мы должны исходить из того, что это все – граждане Украины.
– Россия сейчас усиливает принудительную паспортизацию для наших граждан, находящихся в оккупации. Но у наших властей вроде бы нет какой-то единой позиции по поводу того, как относиться к тем, кто берет паспорт РФ. Какая у вас позиция?
– Различные условия получения паспортов. Если мы говорим о коллаборантах, которые работали или хотели работать в органах власти оккупационных войск – это один вопрос. Другое – если люди остались из-за жизненных обстоятельств или болезни, не успели уехать или несут ответственность за других людей. И здесь четко нужно разделять – кто нарушил присягу или Конституцию, а кто временно находился на этой территории.
– А как их делить? Когда мы начнем деоккупировать эти территории, как мы понимаем намерения каждого человека?
– Во время деоккупации и фильтрационных мероприятий мы будем устанавливать это оперативным путем, тем более, вся эта информация у нас есть. Мы снимаем информацию с этих территорий и с 2014, и с 2022 года. Мы знаем, кто на каких должностях был, а кто прислуживал оккупантам. Одно дело быть руководителем медучреждения, а другое – когда ты медсестра или хирург. Одно дело, когда ты учишь детей истории Российской империи, а другое, когда преподаешь биологию или математику. Этот процесс потребует общего общественного консенсуса после деоккупации этих территорий.
Пока едем вдоль посеревших от копоти полей и выжженных пятачков, где еще недавно были деревья, видим несколько машин для разминирования. Они идут по полю чинно и громоздко, как крупные животные, методически пахая черную землю. У одной из таких махин стоят мужчины в ярких жилетах и надписью «ДСНС» на одежде. Один из них почти ласково протирает лопасти машины от земли и травы.
– Одна машина в день при хорошей погоде и не тяжелых почвах может отработать до 2 гектаров.
– Для городов они непригодны?
– Конечно, нет. Это для полевых дорог и полей. И первое, где мы их используем, это поля, чтобы их засадить. Это экономика, аграрный бизнес. Очень важно – это ЛЭП (линии электропередач – ред.) 10-12 метров мы берем, чтобы энергетики могли подъезжать. 12 тысяч км ЛЭП по Харьковской области, более трети мы уже проверили, чтобы их восстановили энергетики.
В Донецкой области мы заезжаем в один из городов. Это в известной степени легендарный город. Хотя в нынешних условиях каждый населенный пункт в областях, где ведутся боевые действия, быстро становится известным.
Мы заходим в часть к военным одной из бригад. Все надземные этажи здания пустые – жизнь разворачивается под землей, в разветвленной системе подвалов, стены которых закрыли листами спрессованных опилок для уюта и тепла. Министр здоровается с командирами бригад и заходит с ними на совещание в отдельную комнату.
Пока мы ждем, нам предлагают импровизированный стол – чай, бутерброды, фрукты и конфеты. «А вы думали, да? У нас тут вон как! Все есть», – говорит один из ребят, гордо откусывая булку. От того, как он щурится от удовольствия, и других – таких же спокойных, уставших ребят, уже во второй раз хочется заплакать. Когда совещание заканчивается, все командиры выходят в военные в импровизированный подвальный зал из кафедрой и флагом Украины, висящей на стене. Мужчины и женщины становятся в несколько шеренг и по очереди подходят к Клименко – министр награждает их званиями и медалями, а военные говорят, что служат народу Украины. Потом к Клименко подходим мы.
– Сейчас полицейские работают вместе с представителями ТЦК. А люди к сотрудникам ТЦК относятся достаточно критично, потому что они, мягко говоря, не всегда гуманны. Но и полиции «прилетает». Один из таких случаев был на концерте «Океан Эльзы». В ТЦК вроде бы всю ответственность за этот инцидент перекладывают на полицию. Говорили ли вы с ними об этом и какая вообще у вас коммуникация?
– Мы работаем исключительно в пределах своих полномочий, мы охраняем публичный порядок. И несмотря на то, что ТЦК имеет все полномочия самим проверять документы граждан, они просят – это официальные запросы в Нацпол, чтобы мы сопровождали работников ТЦК.
< strong>– Зачем?
– Мы следим за соблюдением правопорядка и прав граждан. И эти единичные случаи, которые все пытаются насладиться, а потом эти же случаи освещают наши враги, вносит вклад в «немобилизацию». И люди начинают достаточно агрессивно реагировать. В некоторых случаях они правы – превышение полномочий с той или иной стороны, но это единичные случаи. В последние недели этих случаев нет, работает военная служба правопорядка и военное командование, чтобы минимизировать такие случаи. — А по вашему мнению, имеет ли быть полиция с ТЦК имеет ли дела поважнее?
– Вопрос риторический. Надо смотреть на каждый регион и на возможности каждого подразделения ТЦК в этих регионах выполнять свои функции. Но, я думаю, ТЦК могут это делать и без Нацпола, они имеют на это соответствующие права.
В то же время, наши граждане, считающие, что их права как-то нарушаются, они также должны понимать, что имеют конституционные обязанности. И это не следует обсуждать. Потому что мы сначала ищем тех, кто должен пойти на фронт и кого должны мобилизовать, сидя дома или за границей, говорим о своих правах, а об обязанностях мы забываем говорить. А эти обязанности четко прописаны в Конституции, к которой сами граждане постоянно обращаются. — Сколько оружия сейчас на руках у граждан и что мы должны с этим делать?
– Трудно сосчитать, сколько оружия у людей на руках. Даже если полмиллиона – это слишком много. Поэтому ВР приняла соответствующее решение по оружию и мы уже неделю как предложили людям и проводим информационную кампанию по декларированию оружия. Что это значит? Я получил какое-то оружие до войны или уже во время войны, я прихожу в орган полиции по месту жительства, оружие отмечают в базе и я с ним иду домой. После окончания войны у меня есть оружие сдать через 90 дней.
– А как усложнится ситуация, когда с фронта вернутся военные, не все из них, мягко скажем, в нормальном психическом состоянии, и у них на руках оружие? Как будете охранять правопорядок на улицах?
– Оружие, которое задекларировано, будет сдано. Наши сотрудники работают над тем, чтобы спрятанное оружие будет изыматься. Я говорю о схронах. Пока идет война, государство должно сделать все, чтобы система медицинской реабилитации работала безупречно. Поэтому инициатива и президента, и правительство по специфике работы медицинских учреждений была нацелена на работу с ветеранами, чтобы мы смогли реабилитировать каждого военного после войны.
Параллельно мы должны всех трудоустроить, дать учиться в учебных заведениях. Мы должны охватить их социальной опекой на уровне села и города. И когда органы власти, правоохранители и другие ведомства будут работать как одно целое, тогда мы можем минимизировать незаконное использование оружия.
– Мы уже видим частные случаи среди военных, когда они выходят в отпуск, в город по своим делам. Мы видим эти случаи, мы их периодически освещаем. Это тенденция или частные случаи?
– Это последствия любой жестокой войны. А война не может быть не жестокой. И когда мы это поймем, все граждане поймут, сколько сил потратило и государство, и каждый отдельный военный, кто пошел в ВСУ, когда мы поймем свою ответственность за это, сможем преодолеть последствия войны. Это не только о восстановлении страны, но и тех граждан, которые пострадали от этой войны – мужчин, женщин и детей.
Белые ангелы< /h2>
Последняя наша локация – полицейское эвакуационное подразделение «Белые ангелы». За время войны они уже успели стать известными далеко за пределами Украины. За камерой ребята говорят, что название «белые ангелы» не было их инициативой, и даже смеются от того, что «ну какие мы ангелы, посмотрите на нас». Впервые их так назвали дети, потому что сначала эвакуационные группы ездили на белых машинах скорой помощи. Дети решили достаточно логично – если машины белые, значит, у них сидят ангелы. А потом кто-то сделал полицейским такие шевроны. — Люди часто хоронят детей. Был случай в Авдеевке, когда мы приехали искать одного ребенка и случайно нашли двухмесячного ребенка, мать его прятала под лестницей, это было бомбоубежище в супермаркете. Просто случайно увидели ребенка, как он его там прячет, – рассказывает Дмитрий Соловей.
– Как-то приехали, не нашли одного ребенка, начали искать, и нашли тайник, он был под лестничным маршем. Было прорублено отверстие в стене. Там была мама с ребенком 14 лет, и тоже мы нашли женщину, о которой даже не знали, у нее был ребенок трех лет. Она нас увидела и сказала, что никуда не уедет, — добавляет Геннадий Юдин.
В «ангелы» также заступили женщины-полицейские. Одна из них – Валерия Беленец, единственная, кто говорит, что не боится ездить на эвакуации под обстрел. И после того как она безразлично пожимает плечами и говорит «я привыкла», видно, что она не лукавит. — А расскажите мне одну историю из Лимана, мне рассказали, но я не хочу спойлерить.
– А, да. Мы эвакуировали семью, на тот момент у девушки было двое детей, сейчас уже трое. Мы приехали на выезд, помогли с вещами, с игрушками. Заходили в зимний период года, мы ей предложили помощь в вещах, игрушках, она сказала, что помощь нужна. И какое-то время мы к ним ездили, общались. Потом началась принудительная эвакуация, мы к ней приехали и сказали, что нужно с детьми ехать. Она все поняла, собрала детей, они уехали и попросили меня стать крестной мамой. «. Мужчины, становясь обратно в шеренгу, рассматривают пистолеты с почти детским увлечением. После награждения мы можем задать министру несколько последних вопросов.
– Эвакуация — это сложно, как с этим справляются «белые ангелы»?
— Мы проходим каждый дом, каждую квартиру, мы работаем превентивно и не оставляем ни одной семьи. не хотят ехать. Но мы обязаны вывезти всех детей без исключения, мы не имеем права оставить ребенка на этой территории. уговариваем. И очень часто наши сотрудники сталкиваются с непониманием, нежеланием ехать. Но большинство людей, когда они уже развалены дом, хотят уехать. – Многие не хотят отдавать детей, а по закону вы не можете их отбирать принудительно. Нужны ли в этом случае инструменты принуждения?
– Да. Детей мы должны вывозить на безопасную территорию. И это не должно быть предметом обсуждения. Оставляя детей, мы берем на себя также ответственность за то, что подвергаем их опасности.
Около четырех вечера мы уезжаем из Донецкой области. Стеллы на горизонте уже почти не видны, здесь, кажется, темнеет еще раньше обычного.
В последнее время в связи с политическими событиями в США среди союзников Украины все чаще звучат нарративы о то, что конец войны близок. Нужны переговоры, ведь любая война заканчивается по дипломатическому пути, и этот путь должен начаться.
Так говорят партнеры Украины, убеждая в этом Киев, хотя настоящие противники мира сидят в Москве. Их солдаты метр за метром перемалывают украинские города, оставляя позади копоти и гари. Сегодня на Западе говорят о мире, а украинские военные – добровольцы, мобилизованные, пограничники и полицейские, пытаются этот мир приблизить. И пока, к сожалению, только военным путем.
