Александр Кубраков: Полякам не нужно искать врагов в Украине, у нас с ними общий враг

– Насколько ваше министерство касается вопроса строительства фортификационных сооружений, как вблизи линии фронта, так и в приграничных зонах? Было много нареканий в последнее время, что где-то строится довольно медленно, где вообще не строится, где враг быстро слишком прорывается.

– Наша функция более логистическая. К примеру, «Укрзализныця» при необходимости помогает в перевозках. У нас есть очень небольшое количество объектов фортификации. На фоне общей необходимости то, что закреплено за нашим министерством, это почти погрешность. Но как бы то ни было, наша задача – построить все вовремя, качественно, в соответствии с требованиями, которые Генеральный штаб для таких задач определил.

О защите энергетики и восстановлении жилья

– Если закрыть тему защиты объектов, как вы оцениваете прошедшую зиму с точки зрения защиты энергетики?

– Эту зиму прошли более спокойно. Мы точно были гораздо лучше подготовлены с точки зрения защиты – фокусировались на ключевых подстанциях, потому что их восстановить тяжелее – специфическое и редкое оборудование.

В прошлом году первый уровень пассивной защиты на объектах мы строили срочно по ходу сезона – габионы, бигбеги и так далее. В этом сезоне у нас уже был второй уровень защиты – от шахедов и дронов. Знаю десятки случаев, когда эта защита сработала.

Россияне это увидели, и в конце зимы изменили тактику, более осторожно используя свои имеющиеся огневые ресурсы. Подстанции более низкого уровня пытались выбить, таким образом отключить крупные предприятия от энергоснабжения. Но этих подстанций больше, есть возможность маневрировать, переподключить, трансформаторы для них заменить легче, потому что их больше налицо. В то же время двигаемся к защите таких подстанций вместе с коллегами из «Укрэнерго».

– Если говорить о восстановлении в целом, по другим направлениям, какие финансовые возможности вообще есть на этот год?

– Для большинства программ, таких как Восстановление – государственная денежная помощь на срочные и капитальные ремонты и компенсации за полностью уничтоженное жилье – мы используем средства Фонда ликвидации последствий вооруженной агрессии, его переходный остаток используем в этом году. Параллельно работаем с Всемирным банком, с Банком Совета Европы над структурированием новых кредитов и грантов, чтобы заместить финансирование, которое у нас было в том году. Пока я не могу называть цифры, но эти соглашения будут публичными.

О социальной инфраструктуре – надеюсь, что новый кредит с Европейским инвестиционным банком будет подписан в ближайшее время. Транспортная инфраструктура – ​​из ЕБРР. Со всеми международными финансовыми организациями работаем и двигаемся вперед.

– Проекты по восстановлению могут быть реализованы за счет доноров?

— Абсолютно верно. С самого начала проект есть Восстановление был структурирован именно таким образом. Это проект Hope, который мы разрабатывали совместно с Всемирным Банком. Первые грантовые средства по нему уже пойдут в этом году.

– Если я правильно понимаю, в прошлом году на восстановление мы тратили деньги, которые были арестованы у российского Сбербанка. Есть ли какие-то идеи, возможности, которые можно реализовать в 24 году, чтобы привлекать подобного рода ресурсы?

– Да, 450 млн долларов было арестовано на счетах украинской дочерней структуры Сбербанка России – это был самый большой источник. Остальные источники более сложны для использования. Ожидаем, что Фонд госимущества будет продавать арестованное имущество и российские активы компании. И вот эти средства будут попадать в Фонд ликвидации последствий вооруженной агрессии РФ.

Есть план Ukrainian Facility от ЕС, в нем есть отдельное направление на восстановление. Уверен, что средства будут поступать через международные финансовые организации, и через эти источники мы сможем поддержать финансирование восстановления на нормальном уровне. Для времени войны, конечно.

– На Западе активно обсуждается тема передачи Украины хотя бы процентов по замороженным российским активам. Обсуждается, но пока дальше обсуждений дело не слишком обстоит. Можем ли мы вообще рассчитывать на эти деньги?

– Как минимум сейчас эта дискуссия проходит гораздо активнее. Есть позиция США, есть позиция ЕС – они несколько отличаются. Но точно можно сказать, что в этом году решения по использованию замороженных российских активов будут приняты на уровне соответствующего законодательства стран-партнеров. Это мы уже видим, что это происходит. Я думаю, что мы эти средства в лучшем случае сможем хотя бы частично использовать в конце этого года, но реалистично – это уже следующий год. – Что касается восстановления жилья. Можем ли вообще рассчитывать, что этот год по финансированию будет соответствовать хотя бы уровню прошлого года? – Думаю, что мы можем рассчитывать. На сегодняшний день более 72 тысяч заявок на государственную денежную помощь на ремонты есть. Из них – 42 тысячи семей уже получили деньги. Здесь мы работаем с Всемирным банком и ожидаем первого гранта, который нам поможет продолжить эту программу.

Если говорить о компенсациях за полностью уничтоженное жилье, более тысячи семей уже приобрели новые дома именно в рамках этой программы. По этой программе работа идет с Банком Совета Европы – мы структурируем первый кредит в истории нашего государства. У банка есть фокус именно на жилищных программах.

Да, период непростой, война продолжается, но жилье – одна из главных программ восстановления. Если мы ожидаем, что люди будут возвращаться и оставаться в Украине, это точно в приоритете. И работающий механизм – очень удачный. Большинство вещей и заявители, и комиссии делают через цифровые инструменты. Это обеспечивает прозрачность, а значит и антикоррупционный эффект. Это то, что нужно нашему обществу, донорам и партнерам.

– Меня удивил пилотный проект, о котором вы вспоминали недавно – город Мелитополь, который сейчас оккупирован. Люди, лишившиеся там жилья, они также могут подаваться на программу.

– Конечно, здесь есть больше сложностей, потому что это временно оккупированные территории. Если на контролируемой территории комиссия может выйти на место, убедиться, что здание полностью разрушено, то на оккупированных территориях больше полагается на спутниковые снимки, другие геоинформационные системы и технологии. Мы смотрим, чем завершится этот проект, как мы будем его распространять на другие пострадавшие города.

– То есть люди, выехавшие с оккупированной территории, если они докажут, что у них действительно уничтожено жилье , они могут получить средства, приобрести себе недвижимость где-то в другой точке Украины?

– Подчеркну, жителям не нужно ничего доказывать. За них это сделает комиссия. Но сейчас еще продолжается опыт. Мы будем распространять его, как только увидим, что этот механизм надежен.

>

– Вообще существует концепция послевоенного восстановления? Некоторые города россияне просто разрушили почти под ноль. Часто звучит вопрос – после войны нам эти города нужно будет восстанавливать? Во-первых, целесообразно ли это будет?

– Работаем с консультантами, смотрим, какие варианты могут быть. В прошлом году обновили Региональную стратегию для качественно нового подхода для развития общин, в том числе и пострадавших. Мы прекрасно понимаем, что у нас есть регионы, которые потеряли свою устоявшуюся экономическую модель – либо прифронтовые, либо граничащие с Беларусью и Россией. Мы понимаем, что это уже будет другая экономическая ситуация на годы, десятилетия в этих регионах. Их нужно будет дотировать, стимулировать новые подходы, налоговые стимулы, искать инвестиции.

Так же с полностью разрушенными городами. Если мы говорим о Бахмуте, это был один из самых успешных городов в этом регионе. Там были иностранные предприятия – в Соледаре был крупный завод KNAUF, другие предприятия. В таком виде их восстановить, я считаю, будет невозможно.

О западной помощи и поддержке регионов

– В первые месяцы войны говорили, что Западные страны готовы рассматривать поддержку отдельных регионов Украины. Сейчас вообще такой вопрос стоит, нет ли такого вдохновения?

– И вдохновение есть, и результаты есть. Есть успешный пример – Дания поддерживает город Николаев и Николаевскую область. Через год есть практические результаты. Я считаю, что это идеальный проект сотрудничества на уровне регион-страна. Они также привлекают к восстановлению свой бизнес.

И сейчас есть еще две страны из «Большой семерки». Один регион присоединился в марте. Это Черниговщина. И несколько проектов обновления взяла Франция. Другой регион и страна-парнер будут объявлены в апреле. Проекты будут структурированы так же – наблюдательный совет проекта, состоящий из представителей соответствующих министерств с обеих сторон, представители местных и областных властей. И это сотрудничество не отменяет того, что происходит на национальном уровне.

– Мир зашел в предвыборный период, и Штаты это такой один из главных триггеров. Мы видим проблемы с задержкой, с помощью. Стало труднее не то чтобы уговаривать, а убеждать партнеров помогать Украине?

– Вы правы, в демократическом мире сейчас активна внутриполитическая фаза. А мы воюем с диктатором и с диктаторским режимом, которому плевать на поддержку избирателей – нарисуют столько, сколько нужно. Конечно, есть вызов, но я надеюсь, что наши партнеры, наши друзья, с которыми мы с первых дней войны проходим это сложное испытание, нас не подведут.

О строительстве дорог и отношениях с местными властями

– Что в этом году будет со строительством дорог? Есть ли на это деньги?

– Сейчас есть средства на часть года только на эксплуатацию дорог. Даже не уверен, что хватит на первое полугодие. Это проблема. Я часто езжу по Украине и вижу, что дороги, не отремонтированные до 2021 года, сыпятся. К примеру, первые участки международных трассы, которых строились и вводились в эксплуатацию в 2003 году. Это очень хорошо, что эти дороги 20 лет проработали, но они сыпятся.

По наиболее критическим участкам, опять же, мы работаем с ЕБРР, с Европейским инвестиционным банком, с Всемирным банком. Мы структурируем новые кредитные программы и, в конце концов, будем держать хотя бы основную международную сеть в нормальном состоянии.

– Деньги на дороги, которые ближе к линии фронта, я так понимаю, можно находить в резервном фонде госбюджета. А есть какие-то идеи, какие-то планы по альтернативе наполнению дорожного фонда именно в масштабах всей страны? Или сейчас война и об этом речь и не идет?

– Существенной альтернативы нет. Это кредиты МФО, и, конечно, это больше о дорогах, ведущих к границам, в пункты пропуска. Мы будем фокус сейчас смещать туда и делать больше таких проектов. А с дорогами, ведущими к линии фронта, международные банки не будут работать. Для фронтовых дорог остается только госбюджет.

– В последнее время было много споров между центральной и местной властью, в частности по распределению ресурса. Это и история с тем же «военным» НДФЛ. В прошлом году было много разногласий, кто как должен тратить деньги.

– Реформа децентрализации продолжается. Никто ее не обращает, нет даже таких мыслей. Можно несколько вещей выделить. Первое – это обновление Стратегии регионального развития. Мой профильный заместитель Александра Азархина работает над этим с соответствующими ассоциациями органов местного самоуправления, с Офисом президента, с другими стейкхолдерами. Соответствующие правительственные акты будут приняты в скором времени.

Последний такой большой закон, касающийся завершения реформы децентрализации – №4298, я тоже надеюсь, что он вскоре будет принят во втором чтении Верховной Радой. Предыдущий год велись консультации с Советом Европы, экспертами, ассоциациями, чтобы интересы местных властей и центральных органов были учтены. Я думаю, что сейчас есть консенсусный вариант.

О планах возобновления авиационных перевозок

– На прошлой неделе вы сказали, что идут консультации с американскими и европейскими регуляторами по безопасности над открытием авиационного пространства. Это переговоры на уровне чиновников? Насколько это реально?

– Невозможно совершать международные авиаперелеты без согласования двух регуляторов – европейского и американского – так это работает. Украинская сторона уже передает регуляторам свое видение, как будет рынок работать в условиях военного положения, свою оценку рисков, подходы, алгоритмы.

Примеров, где работают аэропорты, куда в хоть какой момент могут прилетать дроны либо ракеты, в мире не так много. Израиль – это самый успешный пример. Мы много времени проводили и проводим консультации с администрацией гражданской авиации Израиля. Кстати, в большинстве ее возглавляют в прошлом военные люди.

Не хочу никакие сроки проговаривать, но сейчас мы уже будем передавать официально наше видение регуляторам и мы вступаем с ними в официальные переговоры.

– Это открытие одного аэропорта или нескольких? Есть ли несколько сценариев, как можно развиваться?

– На уровне планов есть разные сценарии, нам важно услышать первую официальную обратную связь от регуляторов.

– Европейские авиакомпании, по вашему мнению, готовы были бы зайти на наш рынок?

– На самом деле есть европейские авиакомпании, которые очень интересуются, очень хотят, и говорят, что будут первыми. Я не хочу их называть.

– Кажется, Ryanair публично заявляли…

– Ryanair приезжали и сказали, что хотят весь рынок сразу после открытия авиапространства, они подают десятки заявок.

– А украинские авиакомпании?

– Так же с тремя компаниями мы ведем переговоры. И они тоже подтверждают, конечно, что они хотят летать здесь, это их базовые аэропорты, их базовая страна.

– Раньше мы с вами говорили, что рассматривалась история создания украинского авиационного национального оператора.< /b>